Конкуренция внутри страны и конкурентоспособность российских компаний на международных рынках одинаково важны, уверен руководитель Федеральной антимонопольной службы Игорь Артемьев. Поэтому ФАС готова учитывать интересы крупнейших компаний — при условии, что не будут забыты интересы простых россиян.
Федеральная антимонопольная служба сегодня едва ли не самое активное российское ведомство — кажется, не проходит и недели, чтобы СМИ не сообщили об очередном антимонопольном расследовании или поданном ФАС судебном иске против известнейших российских компаний. Между тем 26 октября 2006 года вступит в действие новый закон «О защите конкуренции», который еще больше расширяет полномочия федерального антимонопольного органа. О том, как после этого изменится работа ФАС и жизнь крупнейших российских компаний, рассказывает руководитель Федеральной антимонопольной службы Игорь Артемьев.

— Игорь Юрьевич, вы сами верите в то, что рост цен в России в значительной степени обусловлен картельными сговорами отечественных компаний?

— Если говорить вообще о нарушениях антимонопольного законодательства, в том числе картельных сговорах и злоупотреблении доминирующим положением, то мы полагаем, что как минимум на четверть именно это и создает инфляцию. Понятно, что основные факторы инфляции носят макроэкономический характер, в частности количество денег в обращении и так далее, и это действительно главные факторы. Но мы так же знаем, что на инфляцию влияют те тарифы естественных монополий, которые утверждаются правительством, и те, что устанавливаются самими монополиями на нерегулируемом рынке. Ведь инфляция это не что иное, как повышение цен.

Кроме того, злоупотребление компаниями своим доминирующим положением на рынке, например установление монопольно высокой цены, — это достаточно часто встречающееся в нашей практике и подтвержденное российскими судами явление.

Что касается картельных сговоров, то я убежден, что картели у нас создаются весьма часто, они существуют на очень большом количестве рынков — в том числе речь может идти о картельных сговорах, связанных с повышением цен на нефтепродукты. Я думаю, что картели могут создаваться в области производства продовольственных товаров, например на мясном рынке. Что касается операторов мобильной связи, то есть очень большие подозрения, что и на этом рынке были согласованные действия по фиксации новых цен и тарифов при установлении так называемых межоператорских взаиморасчетов. Думаю, что ценовые сговоры могут существовать в самых разных отраслях экономики.

Проблема заключается в том, что пятнадцать лет антимонопольное законодательство, по сути дела, не позволяло вскрывать такие картели на товарных рынках и бороться с ними. Картели на финансовых рынках мы выявляем. За последние два года суд подтвердил шесть-семь доказанных нами случаев установления картелей и согласованных действий. Но на финансовых рынках это сделать легче, потому что там есть подробная финансовая отчетность.

2007 год мог бы стать таким годом, когда законодательство претерпело бы еще одну череду изменений, для того чтобы мы смогли эффективно бороться с картелями на товарных рынках.

— Речь идет о том, чтобы предоставить вашему ведомству полномочия оперативно-розыскной деятельности?

— Вся международная практика говорит о том, что в девяноста с лишним процентах случаев доказательства, которые были приняты в суде, носили оперативный характер. Поэтому без применения оперативно-розыскных методов раскрывать картели на товарных рынках будет так же затруднительно, как и на протяжении прошедших пятнадцати лет.

Новый антимонопольный закон кое-что дает нам в этом отношении. В частности, появляется определение согласованных действий, когда мы можем не доказывать факт наличия письменного соглашения о сговоре, потому что таких документов не бывает в природе. Нам позволяется анализировать экономическую деятельность и приводить косвенные доказательства существования таких соглашений, даже если их не будет на бумаге. Но хоть это и облегчит наш труд, все равно нужны оперативно-розыскные мероприятия. Однако я хочу подчеркнуть, что они нужны не нам, а для представления доказательств суду.

В разных странах это решают по-разному. В Европе все антимонопольные органы имеют оперативно-розыскные полномочия. Но это для нас не совсем подходит, потому что у нас и так много силовых структур. Появление еще одного серьезного силового ведомства привело бы к тому, что российский бизнес и с этой стороны получил бы серьезные риски. Поэтому мы от этого отказываемся. Более подходящей представляется американская модель. В США действует Федеральная торговая комиссия, которая является гражданским антимонопольным ведомством. У них, конечно, есть серьезные полномочия. Но что касается оперативно-розыскных полномочий, то основная их часть сосредоточена в антитрастовом департаменте министерства юстиции США. Этот департамент возглавляет заместитель генерального прокурора США, и у него есть все полномочия на оперативно-розыскную деятельность — наружное наблюдение, запись переговоров и так далее. Когда в прошлом году мы проводили здесь, в России, совместный семинар, они показывали фильм — оперативную съемку о том, как реально договариваются о ценах. На основании этого фильма все «высокие договаривающиеся стороны» были отправлены в тюрьму.

И основная моя мысль в этом отношении заключается в том, что в 2007 году должны быть внесены поправки не в антимонопольное законодательство, а в законодательство о милиции с целью создания мощного управления в системе МВД, которое в первую очередь занималось бы расследованием картелей. И наше взаимодействие с ними позволило бы наладить эту работу. Мы как экономическое ведомство занимались бы тем, что мы можем делать: экономическим анализом. А они бы занимались оперативно-розыскной деятельностью. И тогда совместные комиссии — МВД и ФАС, — где следователи МВД имеют все необходимые полномочия, а мы имеем все необходимые навыки, позволили бы создать очень хорошую, гибкую и эффективную структуру.

В Соединенных Штатах между антитрастовым департаментом министерства юстиции и Федеральной торговой комиссией происходят ежедневные контакты, и практически любое дело, которое расследует Федеральная торговая комиссия, автоматически передается в министерство юстиции, и они вместе разбираются, есть ли там картели. При этом в уголовном законодательстве за картели предусмотрены сроки лишения свободы до десяти лет. Это тот магистральный путь, который мы хотели бы видеть в России. Для того чтобы начать эту работу, 30 декабря 2004 года мы вместе с министром внутренних дел Нургалиевым подписали приказ о взаимодействии Федеральной антимонопольной службы и органов МВД. По этому приказу в системе МВД уже более года назад был создан специальный отдел по антимонопольной деятельности, который уже сейчас занимается расследованием картелей. Но наша задача — убедить руководство страны, что система работы МВД в данном случае должна быть существенно укреплена в смысле передачи серьезных полномочий, материальных ресурсов и так далее.

Возвращусь к тому, как это делается в США. Там создание картелей считается наиболее опасным из всех экономических правонарушений. Потому что слабость и сила капиталистической экономики во многом заключается в саморегулируемости. И когда создаются более или менее высококонцентрированные структуры на рынке — скажем, пять-шесть компаний определяют рынок, — им очень легко сговориться. И ни потребитель, ни другие компании ничего против этого сделать не могут. И тогда на эту рыночную силу нужно отвечать силой государства.

Об олигополиях
— В отраслях, которые вы раньше перечислили, как раз работает по пять-шесть компаний, то есть они фактически олигопольны. А в олигополиях сговоров, как правило, не бывает. Просто компании действуют, ориентируясь не на спрос и предложение, а на поведение друг друга.

— Вы практически точно повторили определение согласованных действий из нового закона о конкуренции, а раньше у нас в законе речь шла только о соглашениях. Что такое согласованные действия? Это такая ситуация, когда путем некоторых действий компании устанавливают более высокие цены, причем в основе повышения цен не лежат экономические факторы, воздействующие в равной степени на всех — например, повышение налогов или госцен на энергоносители. И это такой вид деятельности, когда в одиночку они не могут достигнуть того преимущества, которое получают за счет повышения цен. Понятно, что когда одна компания, например на бензиновом рынке, повышает цены, а другие не повышают, то в нормальной конкурентной среде все едут на другие заправки и та компания просто проигрывает. И только тогда, когда все игроки повышают цены, они достигают преимущества.

Теперь способы сговоров. Не обязательно звонить по телефону и говорить: а давай повысим цены. Достаточно, чтобы существовала какая-то карманная профессиональная ассоциация, которую учреждают крупнейшие игроки. И они от имени этой ассоциации говорят, что цены необходимо поднять. Не важно, по каким причинам: или конъюнктура внешних рынков серьезно изменилась, или град прошел в Ставропольском крае — причины могут быть любыми. И возникает глашатай, который начинает рассказывать, что скоро цены повысятся. И достаточно такого сигнала, чтобы все начали двигаться в этом направлении, проверяя власть на прочность — готова она на это реагировать или не готова.

— Вы сейчас говорите о цензуре?

— Нет. Мы имеем в виду только ассоциации, учрежденные самим производителями. Вообще в иерархии ценностей свобода слова имеет даже более высокую ценность, чем конкуренция. И в этом смысле любой гражданин России может делать любые прогнозы по поводу цен.

А вот координация предпринимательской деятельности — это когда учредители какой-то структуры, как раз те самые продавцы на рынке, начинают через нее посылать сигналы общественному мнению. Подобное строго запрещается в законодательстве европейском, американском, корейском, японском — каком угодно. А у нас это не было запрещено.

— То есть теперь запрещены прогнозы профессиональных ассоциаций?

— Совершенно верно. Речь идет только об этом. Более того, когда они констатируют то, что уже произошло, — пожалуйста, это не является ценовым сигналом. А когда они говорят: «Конъюнктура изменилась, и мы прогнозируем, что с 1 октября цены увеличатся в два с половиной раза» — вот это противоправное деяние. И это, мне кажется, совершенно правильно. Но если, например, Ассоциация предприятий текстильной промышленности начнет говорить о ценах на бензин — пожалуйста.

— Среди макроэкономических факторов, которыми можно оправдывать повышение цен, вы назвали лишь те, которые влияют на издержки. Но ведь в рыночной экономике существует еще и спрос, и если он растет, то как могут не расти цены?

— Это тоже фактор, который признается в нашем новом законе. Например, и внешние цены по отношению к ценам в Российской Федерации являются таким фактором. Но в каждом случае, который мы будем рассматривать, общий принцип такой: они должны в равной степени действовать на всех хозяйствующих субъектов, работающих в России в этой отрасли. Говоря другими словами, если они действуют на всех, то понятно, что все могут одновременно повышать или снижать цены. Просто должны быть подтверждения того, что данный фактор действует на всех в равной степени. Если мы в этом сомневаемся, мы имеем право возбуждать соответствующие дела и в ходе расследования убеждаться, что имеется фактор, действующий на всех, или, наоборот, что его нет. Внешняя конъюнктура сюда подходит, фактор спроса безусловно подходит и, соответственно, этим можно оправдать повышение цен и доказать, что это не картельный сговор.

— Все-таки это не очень понятная система. Давайте разберемся на примере бензинового рынка. Продажи автомобилей у нас растут на десятки процентов в год. Соответственно растет спрос на бензин, а производство бензина не увеличивается. Так как же бензин может не дорожать?

— Но вы посмотрите: цена же росла? Росла, и никаких санкций к нефтяным компаниям не применялось. По нашим расчетам, фактор спроса, который существует сегодня, вполне удовлетворяется в рамках тех цен и тех производств, которые есть в России, в рамках существующих поставок на внутренний рынок. Мы полагаем, что с точки зрения спроса рост цен на бензин должен примерно совпадать с темпом роста инфляции. И мы никогда не возражаем, чтобы в пределах инфляции цена росла. Но ситуации, когда это происходит резко и стремительно, как это было в прошлом и позапрошлом годах, мы, естественно, считаем результатом картельных сговоров и злоупотребления доминирующим положением. И в ряде случаев мы это доказали в судах. Можно спорить, можно не спорить, но факт: в судах Ставрополья, Нижегородской и Ульяновской областей, Красноярского края мы доказали, что были картельные сговоры и злоупотребление доминирующим положением.

Поэтому фактор спроса, конечно, должен учитываться. Только давайте посмотрим, какие существуют методики измерения этого спроса. И если у нас увеличивается количество автомобилей, давайте посмотрим, какой бензин должен при этом дорожать — а почему у нас все бензины дорожают, включая семьдесят второй, если рост идет в основном за счет ввоза иномарок? Мы готовы к этому разговору, здесь никакой проблемы нет.

В чем трудность нашей работы по картелям. Я совершенно не приемлю такой позиции, что когда будет хороший закон, тогда мы и будем работать, а пока мы ничего не будем делать. Да, мы сейчас можем сделать пять процентов от того, что могли бы сделать при наличии хорошего законодательства. Так давайте делать. Давайте не бояться проигрывать в судах. Давайте выиграем одно дело из пяти. Но все-таки это будет сигналом недобросовестным бизнесменам, что они могут стать этой единичкой из пяти и у них будут большие проблемы. А тем, кто честно работает на рынке, давайте пошлем сигнал, что эта их добропорядочность все-таки позволяет им надеяться на лучшее будущее.

Мы уже внесли, как я считаю, вклад, пусть небольшой, в стабилизацию цен на нефтепродукты — хотя мы выиграли всего четыре-пять дел по России. А возбуждали около двадцати, но остальные суды не согласились с нами. Но мы приостановили рост цен во многих регионах даже самим фактом возбуждения этих дел.

При этом у нас численность персонала в областных территориальных управлениях — по десять-пятнадцать человек. И противостоят нам очень сильные компании — они вкладывают деньги, привлекают лучших юристов. И закон пока еще такой, который помогает им.

О биржах
— Сейчас идут разговоры о создании внутрироссийских бирж нефтепродуктов, газа и других товаров. Если компании, которые вы обвиняете в необоснованном повышении цен, начнут продавать свою продукцию на биржах, это будет решением проблемы антимонопольного регулирования?

— Это будет решением проблемы. Правда, есть здесь несколько оговорок, о которых я скажу, но как магистральное направление — это бесспорное решение проблемы. Потому что, если объемы биржевой торговли достаточно репрезентативны, то есть если они будут продавать процентов двадцать-тридцать, а лучше пятьдесят процентов того, что производят, в том числе это делали бы субъекты естественных монополий и структуры на олигопольных рынках, мы бы считали, что имеет место совершенно рыночная цена. Она бы гибко учитывала конъюнктуру рынка, в том числе спросовую, учитывала бы внешнюю конъюнктуру, налоговую систему и все остальное.

Единственная проблема и наше единственное, пожалуй, требование — чтобы биржа не входила в одну группу лиц с продавцом или покупателем. То есть это должна быть независимая биржа. По правилам биржевой деятельности, больше десяти процентов акций биржи никто иметь не может. Соответственно, там нет влияния одного лица, которое было бы доминирующим. Кроме того, в связи с тем, что продавцы на бирже не знают, кому они продают товар, и сговор весьма затруднителен, — это самый хороший вариант формирования конкурентной системы. Более того, когда создается картель на бирже, это достаточно легко выявить. И мы с Федеральной службой по финансовым рынкам такие случаи найдем.

Поэтому выход на биржу был, например, одним из наших требований к «Евроцементу». Они на это пошли, и это было одним из факторов, которые мы учитывали, заключая мировое соглашение. Они выбрали неаффилированную площадку, наши сотрудники туда ездили, проверяли ее и подтвердили, что все делается по правилам биржевой торговли. В ближайшем будущем наша задача — вывести на биржу такие доминирующие компании, как, например, «Апатит». Ясно, что у больших компаний значительная часть товара уже законтрактована по долгосрочным договорам. Это нормально, но всегда остается двадцать-тридцать процентов товара. Вот его и надо продавать на бирже.

— А вы не боитесь, что при выводе на биржу дефицитной продукции, того же бензина или цемента, биржевые цены окажутся выше, чем сегодняшние контрактные?

— Если сделать глупо, то можно любую хорошую идею загубить. Но если говорить применительно к тому же рынку нефтепродуктов, то мы можем регулировать наполняемость рынка теми же экспортными пошлинами. Наша точка зрения — никакого дефицита бензина сегодня в России нет. И даже на пике колебаний сезонного спроса его тоже нет — мы же не видим очередей на бензоколонках. Другое дело, что существует фактор налогообложения. Например, одна проблема: в Налоговом кодексе записано, что если цена отклоняется более чем на двадцать процентов, то налоговая инспекция пересчитывает налоги. Что это означает? Что при любом колебании цены, даже если она обусловлена спросовым фактором, все равно больше чем на двадцать процентов никто менять цену не будет по налоговым соображениям.

Поэтому одно из наших предложений — для биржевых торгов это правило про двадцать процентов отменить. Это, кстати, стразу успокоит ситуацию с нефтяниками в случае нефтяных торгов. Потому что у них есть много соображений эгоистического характера, но тут они правильно говорят: по этому правилу о двадцати процентах мы завтра вынуждены будем торговать себе в убыток.

Да, нужно оговориться, что для этого нужен объем не меньше чем определенная доля от общего продаваемого объема в границах того рынка, который существует: европейско-уральского, сибирского и так далее. Поэтому, внедряя соответствующие правила с биржами, в частности с биржей нефтепродуктов, мы хотим, чтобы через биржу проходил госзаказ. Это делается не столько для того, чтобы сформировать рынок, поскольку это сразу не сформирует нового рынка, сколько для уменьшения коррупции чиновников и сохранения денег в бюджете. Эта важная задача могла бы быть решена уже на первом этапе.

На втором этапе нужно позаботиться о том, чтобы как можно больше игроков вышло на биржу. Это значит, что, возможно, будет необходимо проводить изменения налогового законодательства, чтобы это было выгодно. А на третьем этапе нужны еще интервенции из госрезерва, с помощью «Транснефтепродукта» и «Транснефти», как это, например, делается на валютном рынке или на рынке зерна.

О рынке жилья
— С биржевыми товарами мы разобрались. А что делать с отраслями, продукция которых в принципе не может быть выведена на биржу, например с жильем?

— Я лично совершенно убежден, что рост цен на рынке недвижимости — это результат колоссального дисбаланса спроса и предложения. В этом основная причина.

Что касается предложения — здесь можно сделать очень многое. Мы видим две основные причины роста цен. Первая сейчас решается и устраняется — это то, что сама строительная база, весь строительный комплекс России и промышленность строительных материалов за десять лет дефицитных бюджетов, нехватки денег, во многом из-за отсутствия спроса пришли в ветхое состояние. Но на те деньги, которые сегодня платит покупатель за жилье, модернизация происходит на наших глазах. Еще года три, и мы даже не будем об этом вспоминать.

А вторая проблема касается ограниченных ресурсов, которые контролирует государство и на которые государство имеет эксклюзивные права — земельные участки, создание коммуникаций и так далее. Там огромное количество барьеров, и их нужно устранить. Нужно постараться сделать так, чтобы недобросовестные чиновники не могли в своих интересах ограничивать это предложение на рынке.

Для этого с 1 октября прошлого года предусмотрены аукционы на предоставление земельных участков под жилищное строительство. И мы вместе с прокуратурой являемся органом, контролирующим выделение участков. Нами уже подано около двухсот пятидесяти исков в суды и выдано множество предписаний об устранении нарушений при проведении этих процедур государственными чиновниками всех уровней. Если раньше этим никто не интересовался всерьез, то сейчас ведется проверка по России: мы ведем свою, прокуратура — свою. В случае если аукцион не проведен и нет других оснований для предоставления земельных участков, мы возвращаем государству эти участки и требуем проведения аукционов.

Еще одна проблема — девелоперский бизнес как таковой у нас блокирован тем, что согласование технических условий и строительство инженерных коммуникаций часто осуществляется самими естественными монополиями. При этом у нас сохраняется перекрестное субсидирование по целому ряду позиций. В итоге — что значит для энергетической компании построить новую сеть? Казалось бы, построив сеть, можно получать дополнительные доходы. Но рост тарифов на электроэнергию правительство устанавливает на уровне девяти процентов, перекрестное субсидирование в пользу социального сектора сохраняется, в результате строительство новых сетей во многих случаях просто убыточно. Поэтому энергетики либо начинают хулиганить с тарифом на присоединение, доводя дело до абсурда — две тысячи евро на киловатт установленной мощности в Московской области, что является просто издевательством над рынком и сдерживает экономическое развитие, либо они не могут ничего строить. Поэтому мы считаем, что надо снять все барьеры. Условия технического согласования должны быть до аукциона обязательным условием оферты земельного участка — сколько там можно электроэнергии потратить, сколько получить воды и так далее. Все естественные монополии, хотят они или не хотят, должны выдать соответствующую техническую документацию, и она включается в оферту на аукцион. И девелоперскую компанию, которая выиграет аукцион, все естественные монополии обязаны подключить к своим сетям даже с учетом их проблем, потому что оферта была. А мы должны вмешиваться там, где их не подключают, — и здесь нам нужны хорошие штрафы за монополизм, чтобы сразу «вразумить» нарушителей. А дальше уже этот участок в частном секторе на вторичном рынке девелопер продаст строительной компании по рыночной цене либо строительная компания сразу выиграет аукцион и осуществит строительство коммуникаций.

Сейчас мы находимся на стадии, когда часть государственных чиновников и строителей борется с аукционами. Но постепенно практика сдвигается в сторону аукционов, и нарушений становится меньше.

— И когда эту красивую картинку мы будем наблюдать в реальности?

— Мы надеемся, что года через два-три все пойдет нормально. Уже сейчас нарушений становится меньше. Но очень плохо, что некоторые депутаты и депутатские комитеты в Госдуме уже внесли на рассмотрение поправки в законодательство, чтобы отказаться от аукционов под предлогом, что эти аукционы что-то затормозили. А чем они затормозили? Вся процедура аукционов прописана в Земельном кодексе. Никаких дополнительных актов не нужно: бери земельный участок и продавай на аукционе. Получай деньги в бюджет и дальше эти же деньги направляй опять на формирование земельного участка. Какая проблема?

— Многие предприниматели говорят, что борьба с монополизмом и сговорами не имеет смысла, пока не будет, во-первых, принят закон об аффилированных лицах и, во-вторых, не будет решена проблема защиты собственности от захватов. Потому что любая компания рейдерской атакой может поглотить своего конкурента, сделать из него аффилированное лицо и затем диктовать свои условия рынку. Насколько, на ваш взгляд, обоснованы эти сомнения?

— На мой взгляд, первая позиция не обоснована, вторая, по собственности, в определенной степени обоснована. Что касается аффилированных лиц — не вижу проблемы. Мы вообще не используем термин «аффилированные лица», мы используем понятие «группа лиц». И в нашем новом законе приводится закрытый перечень признаков группы лиц. Отмечу, что российское законодательство, в отличие от законодательства всех других стран, впервые установило закрытый перечень признаков группы лиц. Это сделано по просьбе бизнеса, чтобы в этом вопросе не было произвола со стороны антимонопольного органа.

Там четко все прописано, и никакой дополнительный закон об аффилированных лицах для антимонопольного регулирования не нужен. Для нас группа лиц и есть аффилированность. Специфика нашего законодательства в том, что, если я владею одним процентом акций, я аффилированное лицо, но под определение группы лиц по антимонопольному законодательству не подпадаю. Потому что одним процентом вы ни на какое решение не повлияете. И госорганам нужно прекратить гоняться за миллионами наших сограждан — миноритарных акционеров. Надо их оставить в покое. И новый наш закон прекратил регулирование малого и среднего бизнеса — я вообще не понимаю, зачем МАП раньше контролировал девяносто процентов компаний. Мы их отпустили на волю, мы ничего с ними не можем больше делать. И это, я считаю, большая наша победа.

А второе решение — если у кого-то есть, например, двадцать процентов акций и он хочет купить еще один, по старому закону он должен приходить к нам за разрешением. Зачем? Вместо того чтобы контролировать этот бессмысленный поток ходатайств, которых нам приносили до сотни штук в день, теперь разрешения нужны на приобретение 25 процентов плюс одна, 50 процентов плюс одна и 75 процентов плюс одна акция. Все. Из-за таких изменений в новом законе мы примерно в тридцать раз сократим количество бумаг.

Если принять все количество компаний, действующих в России, за сто процентов, то раньше мы контролировали девяносто процентов, а десять не контролировали. Сегодня соотношение ровно обратное — десять процентов мы контролируем, девяносто — нет. Конечно, нас интересуют только крупные компании. Мелкие путь плодятся и размножаются, делают что хотят. Они практически ничего не могут с точки зрения монополизма изменить на рынке.

Теперь что касается защиты прав собственности. Это вопрос такого же уровня важности, как свобода слова. Все, что происходит с незащищенностью собственности, влияет на все — на инвестиционную активность, на социальное положение граждан и все остальное. Поэтому то, что вы говорите, является крупным недостатком положения собственника в России. Причиной этого всего является несправедливость залоговых аукционов, несправедливость приватизации. Если люди в глубине души с этим не согласны, то что вы с ними будете делать? Человек, которому в период этих событий было пятнадцать лет, вырастет и станет прокурором или судьей. И всегда будет думать: я не согласен с этим, как и мои родители не согласны. И будет всегда искать причины, как изменить нынешние отношения собственности. То есть мы сегодня пожинаем плоды прошлых ошибок. Хотя я думаю, что пройдет еще лет десять и постепенно эта проблема станет менее актуальной.

О слияниях крупных компаний
— Для вас идеальна ситуация, когда на рынке конкурирует большое количество компаний. Но для того, чтобы отечественные компании могли конкурировать на международном рынке, они должны быть большими. А в силу небольших размеров российской экономики крупная по международным меркам российская компания неизбежно оказывается монополистом внутри страны. Вы видите какой-то выход из этого противоречия?

— У нас есть понимание того, что нам нужно делать. В экономике существуют определенные вызовы и требования, которые мы должны учитывать. Мы в состоянии понять проблему глобализации рынков. Это вопрос, который не должен сходить с повестки дня.

Для нас идеальна абсолютная конкуренция на внутреннем рынке. Но у Российской Федерации есть интерес, чтобы наши крупные компании завоевывали новые рынки сбыта по всему миру. И то и другое очень важно, это равноценные, с нашей точки зрения, вещи. Нельзя сказать, что внутренняя конкуренция важнее внешней конкурентоспособности. И наоборот сказать нельзя. Но между Сциллой и Харибдой нам нужно пройти.

Что для этого нужно? Первое — нужно было ликвидировать отсталость нашего антимонопольного законодательства. Что у нас было написано в старом законе? Что мы рассматриваем рынки исключительно в границах Российской Федерации. В новом законе этого нет.

Вторая наша задача в этой связи — научиться грамотно проводить анализ международных рынков. Если рынок стали — так мировой рынок стали надо знать, а не только российский. Если рынок алюминия — тоже мировой, а не только российский. Это не касается всех рынков — понятно, что нам не нужен, например, рынок хлебобулочных изделий в Австралии. В настоящее время мы составляем перечень мировых рынков, которые нас должны интересовать, и начинаем собирать информацию по этим рынкам. Третье — мы должны всегда проводить анализ, глядя и на внутреннюю конкуренцию, и на внешнюю конкурентоспособность. И в связи с этим мы приступили к подготовке новой методики. Дело в том, что новый закон о конкуренции, №135−ФЗ, неоднократно мной упомянутый, имеет статью 13, в которой объясняется, в каких случаях можно сделать исключение и пренебречь ограничением внутренней конкуренции ради внешней конкурентоспособности.

Законом установлено пять критериев исключений в оценке допустимости слияния российских компаний. Если хотя бы по одному критерию будет получен отрицательный ответ, антимонопольный орган автоматически обязан отказать в разрешении на слияние компаний. При этом мы ликвидировали усмотрение чиновников и в значительной степени коррупцию, потому что теперь есть четкие критерии, а раньше все делалось по усмотрению чиновника. Теперь под эти критерии мы пишем методику, думаю, что в будущем это будет акт правительства. Мы должны на каждый критерий составить, грубо говоря, двадцать подразделов и затем ввести механизм оценки. Нам нужен на эту работу год, но, когда мы это сделаем, мы станем более современным антимонопольным органом.

— Сейчас идут разговоры о том, что готовится консолидация сталелитейной отрасли, о возможном слиянии СУАЛа и «Русала». Означает ли сказанное вами, что ваше ведомство не будет возражать против таких слияний?

— Не означает. Все зависит от того, что мы обсудили выше: это ведь закон, и мы специально подняли критерии оценки в закон. Соответственно, если к нам поступит ходатайство о слиянии компаний, мы его будем рассматривать по этим критериям.

Нефтепродукты на eOIL.RU