Об иллюзиях импортозамещения. К чему ведет самоизоляция нефтяной экономики?
Не проходит и дня, чтобы мы не услышали о какой-то новой инициативе по импортозамещению. Большинство из них сводится к тому, что кто-то остро нуждается в бюджетном финансировании. Даже братья Никита Михалков и Андрей Кончаловский попросили почти миллиард рублей из бюджета на сеть быстрого питания «Едим дома», которая, по их замыслу, сможет потеснить в России McDonalds. До 1 июля правительство должно подвести черту под списком просителей – на данный момент в нем уже 2059 проектов. Интерес потенциальных получателей бюджетных средств очевиден: добиться выдачи субсидии, а заодно оградить себя от конкуренции извне посредством уже действующих или новых антисанкций. Но каковы перспективы такой политики с точки зрения российской экономики? Посмотрим на примеры из международной практики.
Импортозамещение: аргентинский эксперимент
Основным идеологом концепции импортозамещения считается аргентинский экономист Рауль Пребиш, который оказал большое влияние на экономическую теорию и практику во второй половине ХХ века. Пик его влияния в Аргентине пришелся на 50-е и 60-е годы, период правления Хуана Перона, и последующие годы военной диктатуры, когда идеи Пребиша легли в основу проводимого в стране экономического курса. Увлечение концепциями Пребиша в мире в послевоенный период было столь серьезным, что позволило ему стать влиятельным международным экономистом и генеральным секретарем Конференции ООН по торговле и развитию.
В качестве альтернативы Пребиш выдвинул концепцию импортозамещения. В результате на протяжении четверти века Аргентина была своего рода лабораторией для проведения эксперимента на основе его идей. Увлечение этой концепцией на время подхватили и другие страны Латинской Америки, в частности Бразилия и Мексика. В какой-то момент стало казаться, что наступил перелом, идеи овладели массами. Хуан Перон объявил о том, что аргентинская модель – это реальная альтернатива капитализму и социализму, тот самый «третий путь».
Основной рецепт Пребиша, индустриализация на основе импортозамещения (import substitution industrialisation – ISI), заключался в активной поддержке государством национального машиностроения и других промышленных производств. Основным приоритетом была «опора на собственные силы», ради которой правительство выдавало аргентинским компаниям дешевые кредиты, квотировало импорт, вводило валютный контроль и жестко фиксированный обменный курс. Параллельно происходило огосударствление экономики, были созданы госмонополии в нефтегазовой промышленности, железнодорожном транспорте, электроэнергетике, связи и т.д.
За экономические эксперименты с импортозамещением и дирижизмом Аргентина заплатила высокую цену. В результате она получила низкую конкурентоспособность, галопирующую инфляцию, колоссальный национальный долг и фактическое банкротство государства, которое не в состоянии было субсидировать неэффективные производства.
До Второй мировой войны Аргентина была одной из самых успешных экономик мира, опережая по уровню среднедушевого дохода большинство стран Западной Европы. К середине 70-х Аргентина оказалась в состоянии глубокого экономического и политического кризиса. Последующие полтора десятка лет стали для Аргентины тяжелым испытанием: ее ВВП сократился на 20%, средняя годовая инфляция измерялась трехзначными показателями, а в 1989 году началась гиперинфляция, когда цены в течение года выросли в 30 раз. В итоге четверть века была потрачена на попытки претворить в жизнь планы Пребиша, а затем еще столько же на то, чтобы восстановить экономику после этих опытов (причем окончательного восстановления так и не произошло). Неудивительно, что термин «импортозамещение» воспринимается сегодня в Аргентине как ругательство.
Изоляция: иранский сценарий
После победы исламской революции 1979 года Иран стал активно отгораживаться от мирового сообщества. Случай Ирана для России даже более показателен, ведь Иран – это тоже нефтяная экономика, попавшая под международные санкции. Как и в России, санкции Запада затронули и финансовый сектор Ирана, и его нефтегазовую отрасль, только в более жестком виде.
Изоляция Ирана произошла не одномоментно, а нарастала в течение многих лет по мере того, как углублялось противостояние с мировым сообществом. Итогом стала очень глубокая экономическая отрешенность на грани автаркии. Например, в Иране действует полностью изолированная от мирового рынка система банковских карточек, не связанная с Visa и MasterCard. Что принесла Ирану экономическая автаркия, наглядно видно при сравнении с соседней Саудовской Аравией, его основным геополитическим конкурентом. Здесь надо оговориться, что мы сравниваем исключительно экономическую политику двух стран, а не уровни политических, гражданских и религиозных свобод. По ним обе страны находятся в самом низу мировых рейтингов.
В сравнении с Ираном саудовское королевство обладает достаточно открытой экономикой с относительно низкими барьерами для ведения бизнеса. В рейтинге Doing Business Всемирного банка Саудовская Аравия стоит на 49-м месте, а Иран – на 130-м. До смены власти в Иране и национализации его экономики стартовые позиции двух стран были достаточно близки, а по ряду параметров (например, образованию) Иран сильно опережал своего ближневосточного соседа. Но с 70-х годов произошли кардинальные изменения: сегодня ВВП на душу населения по паритету покупательной способности в Иране в три с лишним раза ниже, чем в Саудовской Аравии ($15,6 и $53,6 тысячи соответственно). По данным Всемирного банка, Саудовская Аравия занимает 8-е месте в мире, а Иран – 71-е. Одна из главных причин столь масштабного разрыва заключается в том, что Иран в отличие от Саудовской Аравии не сумел воспользоваться своим сырьевым потенциалом.
Смена парадигмы торговой политики
Сейчас в Госдуме рассматриваются поправки в федеральный закон «О закупках», которые призваны, по мысли авторов, ускорить освобождение от импортной зависимости. Реакцией на этот закон стало так называемое «письмо семи», широко растиражированное в прессе, в котором руководители «Роснефти», «Лукойла», «Газпром нефти», «Сургутнефтегаза»,«Башнефти», «Новатэка» и «Зарубежнефти» обращаются к Владимиру Путину c критикой этих поправок. Озабоченность нефтяников понятна: учитывая высокую степень зависимости российского ТЭКа от импортного оборудования, попытка форсировать отказ от импорта может привести к существенному сокращению добычи нефти и газа.
Зависимость от зарубежных компаний не ограничивается оборудованием как таковым. По подсчетам Центра сырьевой экономики РАНХиГС, в секторе нефтесервисных компаний доля иностранного участия составляет 23%. Опора же на иностранные компании в российских проектах, связанных с горизонтальным бурением, составляет 56%, а в области технологий гидроразрыва пласта зависимость практически полная – 93%. И именно такие технологии больше всего затрагивают санкции. В такой ситуации ответить «на санкции антисанкциями», то есть самим ограничить закупки оборудования за рубежом, представляется абсолютно контрпродуктивным, равно как и нереализуемым на практике (во всяком случае, в обозримой перспективе). На это, собственно, и указывает острая реакция нефтяников.
На днях глава Минпромторга назвал сумму, которая потребуется на реализацию программ импортозамещения, – она составляет 2,5 трлн рублей. Это более 60% средств Фонда национального благосостояния. В условиях низких цен на нефть, санкций и вероятного падения добычи углеводородов возможности финансировать данную систему у государства сильно сокращаются. Но дело не только в дефиците средств. Государственные инвестиции замещают активность частного сектора и дают прекрасную возможность для реализации коррупционных схем. Основной опасностью форсированного импортозамещения с опорой на перераспределение нефтяной ренты является дальнейшее огосударствление российской экономики и, как следствие, падение ее эффективности.
В чем же тогда заключается реальная альтернатива? На мой взгляд, важно принципиально изменить отношение к санкциям и по-новому взглянуть на внешнеторговую политику. Во-первых, рациональной реакцией на ограничения торговли с Россией может стать большая открытость в торговле с внешним миром, прежде всего с теми странами, которые таких ограничений не ввели. Например, ряд стран Азии, в частности Южная Корея, Китай и Сингапур, производят широкий спектр оборудования для нефтегазового сектора. Не воспользоваться такой возможностью выстроить новые торговые связи было бы крайне неразумно.
Во-вторых, важно отказаться от отношения к санкциям как к цунами – к чему-то из разряда стихийных бедствий, с которыми ничего нельзя сделать. Введение санкций против России, равно как и применение антисанкций, было политическим решением. Так что и отказ от них может быть только результатом политических переговоров. Причем, как следует из всего, что произошло за последний год, отмена санкций является для России крайне актуальной и срочной мерой.
Петр Казначеев, директор Центра сырьевой экономики РАНХиГС.