Первая волна кризиса как будто схлынула. Одни аналитики предрекают, что осенью снова начнется рост, другие же обещают углубление спада. Есть и третий сценарий, внешне более мягкий, но на деле гораздо более опасный

Глядя на первые месяцы кризисного 2015 года, стоит признать, что основная часть самых пессимистичных прогнозов не подтвердилась. Экономика не рухнула: сокращение ВВП за январь—февраль составило только 1,9% к аналогичному периоду 2014 года, и Минэкономразвития и Минфин надеются на возвращение к росту уже этой осенью. Рубль, тестировавший в январе уровни в 69–70 руб./долл., укрепился почти до 50 руб./долл., или более чем на треть. Фондовые индексы в долларовом выражении выросли с 730–750 пунктов до более чем 1000. Дефицит бюджета в первом квартале составил 812 млрд руб., и резервных фондов правительству хватит как минимум до лета 2017 года. Котировки нефти стабилизировались на уровне, близком к $60/барр. Почти прекратились активные военные действия на востоке Украины, подпитывавшие политическую неопределенность. Все это наводит на мысль о том, что худшее может быть позади и экономика действительно начнет постепенное восстановление в относительно близкой перспективе.

Однако имеются и противоположные сигналы. Инфляция по итогам трех месяцев составила 7,4%. Экспорт в январе—феврале сократился на 31,4%, или в абсолютном выражении на 7,2% ВВП; импорт — на 40,8%, или на 7,4% ВВП. Как при таком сжатии внешней торговли сам ВВП упал лишь на 1,9%, остается загадкой. Инвестиции упали на 16%, загрузка производственных мощностей балансирует около уровня в 60%. Реальные расходы населения сократились на 9,1% только за январь—февраль, и это означает, что после нескольких залезаний в «кубышку» граждане начнут существенно пересматривать траты. Не случайно продажи автомобилей в стране упали в январе на 24,4%, а в марте — уже на 42,5%; показатели предпринимательской уверенности в марте снизились до пятилетнего минимума. Набирают темп сокращение зарплат и увольнения сотрудников. Число корпоративных банкротств в первом квартале выросло на 22%.

Вряд ли сейчас можно дать однозначный ответ на вопрос о том, какая тенденция берет верх. Очевидно пока лишь одно: паника, сопровождавшая начальную фазу кризиса, практически преодолена. Ситуация стабилизировалась в том смысле, что экономические проблемы сегодня не воспринимаются как источник скорых социальных потрясений. Однако сами они от этого никуда не делись (а ожидания, что они могут угрожать устоям режима, были изначально преувеличенными). В результате может оказаться, что проблемы скорее загнаны вглубь, чем преодолены.

Да, экономика привыкла жить в новых условиях, но только временно и только в тех, которые сложились в первом квартале. Средневзвешенный курс доллара за январь—март составил 62,4 руб./долл., а средняя стоимость нефти марки Brent — $55,1/барр. Значит, каждый проданный баррель приносил России 3450 руб., тогда как второй квартал начинается с курса 51–52 руб./долл. и цены в $56–57/барр. — это менее 3000 руб./барр. Значит, есть вероятность того, что дефицит государственного бюджета будет расти и дальше. Сокращение потребительских доходов приведет к пропорциональному падению расходов, которое придется скорее всего именно на второй квартал. Летом люди будут сильнее всего экономить на отдыхе: это может замедлить рост еще больше.

Наконец, значительная часть государственных вложений не приносит мультипликативного эффекта, так как направляется в «военку» или же в инфраструктуру, от которой сложно ждать отдачи. Снизившийся курс доллара, с одной стороны, успокаивает граждан, но, с другой стороны, делает значительную часть «импортозамещения» бессмысленной и рискованной. И, наконец, не стоит забывать, что повышение налогов и ужесточение регулирования будут загонять часть бизнеса в тень, что также скажется на фиксируемых статистикой темпах роста.

Спираль, ведущая вниз

Поэтому можно предположить, что динамика кризиса окажется в России довольно нетипичной. Правительство сделает все от него зависящее, для того чтобы значительная часть населения привыкла к мысли: кризис если и не преодолен, то купирован. Собственно, подобные настроения будут доминирующими в конце апреля — начале июня. Однако под поверхностным благополучием экономика продолжит разрушаться, и уже в начале лета вероятна следующая волна спада: ускорение сокращения инвестиций и доходов, закрытие предприятий, действительно массовые увольнения. Уже сегодня заметная часть бизнесменов работают в убыток, полагая, что правильнее сохранять занятые позиции, чем уходить с рынка. На интервале в 3–4 месяца такой стратегии могут придерживаться практически все, но, если ситуация радикально не изменится к лучшему, подход, несомненно, будет пересмотрен.

Однако особенность нынешнего кризиса такова, что и этот спад, вероятно, окажется относительно резким, но не слишком продолжительным. Любой обвал курса будет порождать локальные «свечки» спроса, сокращая склонность к накоплению (тем более что инвестиции в валюту уже показали себя ненадежными). Любое обострение ситуации будет стимулировать правительство вбрасывать в экономику новые сотни миллиардов рублей, но не либерализовывать законодательство в сфере предпринимательства. Каждый пример негативного развития событий окажется поводом для еще большего государственного вмешательства (и для соответствующей пропаганды). В итоге будут — как и в начале 2015 года — закладываться условия для новой локальной стабилизации, но для стабилизации на более низком уровне, чем ранее.

В декабре 2014 года премьер-министр Дмитрий Медведев очень показательно проговорился о том, что Россия, «строго говоря, не выходила из кризиса 2008 года в полном объеме», а сейчас сталкивается с новым. И он был во многом прав, а то, что мы видим сегодня, представляется мне повторением пройденного, но на большей скорости. Не исключено, что такие фазы консолидации, спада и относительно активного «отскока» вверх будут повторяться. В итоге будет продолжаться движение вниз, но организованное так, что не порождает ощущения безнадежности.

Опасность привыкания

Это означает постепенное, но устойчивое привыкание к кризису. Это привыкание выглядит полезным — если не желанным — для властей, так как открывает уникальную возможность допустить существенное снижение уровня жизни, не вызвав социально-политической ажитации. Пример такого рода тренда на протяжении последних 10–15 лет демонстрирует наш друг и союзник Венесуэла, движение которой представляется очевидным регрессом, но выстроенным так, что он не вызывает окончательного отторжения у граждан. Нечто похожее происходило в Белоруссии, где в 2006 и в 2011 годах в результате девальвации и инфляции уровень жизни населения резко снижался, потом немного восстанавливался, а затем падал еще ниже, но опять-таки социально-политической дестабилизации это не вызвало. И в России довольно продолжительный кризис, если он будет развертываться подобным образом, не создаст политических проблем для Кремля.

Однако с чисто экономической точки зрения привыкание к кризису даже более опасно, чем сам кризис, — что прекрасно видно на примере многих государств-неудачников. Ничто не убивает предпринимателей столь уверенно, как стояние экономики на месте и ее медленный упадок. Через несколько циклов главной задачей становится не развитие бизнеса, а сохранение достигнутого; экономика как бы «ощетинивается» и впадает в ступор. Любой, кто бывал в последние лет двадцать в Аргентине, прекрасно поймет, что это за состояние. Жизнь от кризиса к кризису становится приговором экономическому развитию, которое не помогает «завести» ни осознание величия исторического прошлого страны, ни мысль о том, что ее представитель стал главой всех католиков мира, ни даже бессмысленная мобилизация населения на борьбу со всем остальным миром, усилиями которого у гордой нации отняли ее Islas Malvinas. Если люди привыкают жить в условиях кризиса, то все, на что они оказываются способны, — это воспроизводство проблем.

Уже к концу лета мы увидим, какой оказывается динамика нынешнего российского кризиса. И если экономика страны станет подозрительно напоминать сказочного «тяни-толкая», власти следует задуматься об альтернативной стратегии. Потому что тактика привыкания — это апология летаргии, которая не нарушает спокойствия, но в конечном итоге все же несовместима с жизнью.

РБК