Нефтепоставки с Ближнего Востока могут упасть — если йеменская война пойдет по восходящей, а могут вырасти — если с Ирана снимут санкции. Но воздействие того и другого на нефтяные цены преувеличивают, поскольку их зависимость от ближневосточных конвульсий слабеет.

Возможный захват йеменскими мятежниками-хуситами побережья Баб-эль-Мандебского пролива, через который идет экспорт аравийской нефти, может (в теории, конечно) заблокировать добрую четверть мирового экспорта углеводородов. Или, округленно, чуть ли не одну восьмую часть мирового потребления энергоносителей.

Знатоки местной ситуации, обретшие вдруг массовую аудиторию, спешно сочиняют сценарии предстоящих событий. Жаль только, что их уравнения состоят из сплошных неизвестных.

Очевидно, что Саудовская Аравия, военные траты которой несколько лет подряд превышали $50 млрд, имеет абсолютное техническое превосходство над Йеменом. Но никому не известно, знают ли саудиты, как обращаться со своей техникой. Ясно, что дружественная им египетская армия гораздо сильнее. Но легко ли перебросить ее в Йемен, и как будут оплачиваться ее услуги, вопрос спорный.

И понятно, что если симпатизирующий хуситам Иран плюнет на свою новообретенную респектабельность и бросится им на помощь, то Большой Ближний Восток (ББВ) получит войну, масштабы которой не поддаются никаким прогнозам.

Одним словом, коллапс региона, в котором дислоцированы несколько крупнейших торговцев нефтью, газом и нефтепродуктами, хоть и не очень вероятен, но в принципе возможен.

Впрочем, почти все великие державы ничуть не заинтересованы в том, чтобы события приняли там критический оборот. Китай покупает у Саудовской Аравии больше нефти, чем Соединенные Штаты, а Индия – лишь немногим меньше, чем Япония. Но Ближний Восток славится неуправляемостью. И мысль, что цены на «черное золото» вот-вот взлетят, рождается сами собой.

И трудно отделаться от предположения, что как раз эта мысль и питает внезапно возросшую бодрость начальников российских экономических ведомств. Когда шеф Минэкономразвития РФ Алексей Улюкаев представлял на днях президенту Владимиру Путину очередной свой четырехлетний прогноз, выяснилось, что градус оптимизма резко вырос по сравнению с тем, что было всего пару месяцев назад. Уверенное возобновление хозяйственного роста Улюкаев обещает уже в следующем году. И хотя главная опора этого роста, прогнозная нефтяная цена, якобы перевалит через $80 за баррель только в 2018-м, как-то чувствуется, что министры-экономисты, да и люди поглавнее, чем они, ждут этого счастливого мига гораздо раньше.

Правда, прошедшая неделя ознаменована и другим событием – так сказать, противоположной окраски. Переговорная «шестерка» (5 постоянных членов Совета безопасности ООН плюс Германия) договорилась с Ираном, что тот, пожалуй, заморозит свою ядерную программу, и к 30 июня подпишет на этот счет соглашение, получив в награду постепенную отмену санкций.

А поскольку Иран — потенциально третий в мире продавец нефти, после Саудовской Аравии и России, это вроде бы дает основания предполагать, что в конце нынешнего или в начале следующего года нефтяная цена еще раз рухнет. До $30 за баррель, — намекает «бессовестная» часть экспертов, знающая, что точные и радикальные прогнозы публика потребляет куда охотнее, чем приблизительные и нерадикальные.

На самом деле, ситуация с иранской атомной бомбой такая же неясная, как и с хуситской войной. Честное слово иранского режима стоит немногим дороже, чем взаимные обещания, которые бесконечное число раз давали друг другу противоборствующие стороны в Йемене. О том, станет ли соблюдаться соглашение о приостановке ядерной программы, и даже будет ли оно вообще подписано, можно только гадать. Точное знание тут так же исключено, как и применительно к йеменским делам.

Объемы нефти, поступающей с Большого Ближнего Востока, вполне могут в ближайшее время и сильно вырасти, и круто упасть, вызывая краткосрочные обвалы и взлеты на мировом энергорынке. Но изюминка ситуации – в том, что привычное представление о том, будто ББВ диктует человечеству нефтяные цены, на глазах становится мифом.

Отчасти оно было мифом с самого начала. Да, кризисы на ББВ – арабо-израильская война (1973), ирано-иракская война (с 1980), вторжение США и их союзников в Ирак (2003), «арабская весна» (2011) – давали старт росту нефтяных цен. Но не всегда.

Упомянутая война Ирана с Ираком шла до 1988 года, а эра низких нефтяных цен началась в середине 1980-х и длилась до начала двухтысячных. Начало последующей эры сверхвысоких цен лишь частично связано со свержением американцами саддамовского режима. Многолетние циклы нефтяной дешевизны и дороговизны регулярно сменяли друг друга примерно с середины прошлого века. Их механизм более или менее понятен, и очередные катаклизмы на Большом Ближнем Востоке были лишь его частью, хотя и важной.

Новизна переживаемого нами момента заключается в том, что этот механизм сейчас радикально перестраивается, и роль любых событий в этом регионе уменьшается и будет уменьшаться впредь.

Представьте для примера, что все автозаводы, допустим, Японии и Германии по какой-то причине прекращают работу. Следует ли из этого, что человечество вступит в эру сверхвысоких автомобильных цен? Да никоим образом. На какое-то время цены действительно подскочат, и это резко подтолкнет к росту старые и новые автомобильные производства в других странах. Мировой рынок будет заполнен новыми автомобилями очень быстро.

А теперь вообразим, что мировые поставки энергоносителей действительно падают на четверть по случаю большой ближневосточной войны. Что будет? А примерно то же самое.

Сначала – крутой рост цен. В ответ на него уже через несколько недель – резкое увеличение производства сланцевой нефти в США. Коварство сланцевой революции как раз в том и состоит, что производство можно быстро остановить при невыгодных ценах и еще быстрее запустить при выгодных. Раньше ничего подобного не было.

Следующая волна – это разработка сланцевых нефти и газа в тех странах, где с этим до сих пор медлили, от Европы и до Китая. А теперь нужда заставит поворачиваться.

Одновременно — ускоренное начало добычи газа на многочисленных, разведанных в последние годы месторождениях во всех концах света. Повышение темпов разработки и внедрения новых технологий, удешевляющих производство. И, наконец, увеличение объемов энергии, получаемых из альтернативных источников, значение которых принято переоценивать, однако их доля неуклонно растет.

Все это, вместе взятое, можно назвать превращением мирового рынка энергоносителей из так называемого «рынка продавца» (на котором до сих пор задавали тон немногочисленные нефте- и газоторговцы – ближневосточные, нигерийские, венесуэльские и, естественно, российские) в «рынок покупателя», где каждый, кому нужна нефть или газ, легко найдет, у кого купить, поскольку число производителей постоянно увеличивается, их технологии быстро совершенствуются, а конкуренция между ними обостряется.

Эти процессы стали очевидны в прошлом году и привели к первому обвалу нефтяной цены. Поскольку сегодняшний уровень рентабельности большей части сланцевых производств – вблизи $60 за баррель, именно здесь и гуляют сейчас мировые цены. Начнись в ближневосточном регионе крупная война, они, разумеется, подскочат. Но едва ли долго пробудут на большой высоте. Ведь если очередной кризис поставит «нефтяной вопрос» ребром, трансформация мирового энергорынка, и без того идущая довольно быстро, резко ускорится.

Цену нефти в 80 долларов за баррель куда легче представить себе в нынешнем году, чем в 2018-м, реальные хозяйственные перспективы которого для нашей страны мало похожи на улюкаевскую идиллию.

Источник: rosbalt.ru.